Была у меня знакомая бабушка. Ей было уже за 80, она страдала всеми болезнями пожилого возраста. С трудом ходила по квартире и ела кашку и печенье. Сын забрал ее из деревенского дома, так как она уже самостоятельно не могла там справляться, купил квартиру и поселил ее там вместе с внуками.

Бабушка была набожной. Знала наизусть многие молитвы и старательно повторяла их за мной, когда я приходил ее причащать. На столе всегда лежали высохшие в камень кусочки просфор и куча молитвословов. Слабые ноги не позволяли ей дойти до церкви, и уже несколько лет как она была вынуждена все духовные потребности ограничивать Причащением на дому. Жила она недалеко от церкви, да и этаж был первый, и внукам не составило бы труда отвести ее под руку или довезти на машине в храм Божий на службу. Да как это водится, внукам все недосуг. Сколько раз я ей предлагал забрать ее на машине в храм и после службы привезти обратно! Но моя бабуля все время категорически отказывалась и говорила, что вот-вот внуки или дети ее сводят. Я прекрасно понимал ее врожденный сельский такт. Согласиться на помощь священника, когда родные внуки живут в квартире, купленной за деньги от продажи твоего дома, а дети живут рядом через дорогу, значит признать полное равнодушие своих отпрысков. Так продолжалось в течение 3-4 лет: я все предлагал свою помощь, она все отказывалась. Пока вовсе не слегла.

Я приходил к ней и спрашивал о грехах, задавал дежурный в таком случае вопрос: не впадает ли она в уныние. И эта бабушка, которая годами не могла попасть в храм, которая целыми днями лежала в одиночестве больная, потому что молодежь была на работе, вот эта не брошенная формально, но брошенная по факту бабушка отвечала мне: «А на что мне жаловаться и в чем унывать? Мне очень даже хорошо!» И всегда выглядела бодрячком, и только перед самой кончиной все-таки начала сдавать. Когда я отпевал ее, она лежала в гробу удивительно маленькая, как девочка, и такая же светлая. Такая бабушка-девочка. Царство ей Небесное! Звали ее Мария.

Есть у меня хороший знакомый. Он был женат, да как-то не сложилось. Хотя я не знаю, как могло не сложиться с этим человеком. Такой спокойный православный художник-дизайнер, большой и добрый. Довольно долго я сотрудничал с ним в издательстве, и ни разу не слышал, чтобы он повысил голос. Так вот, жена ушла от него. И когда она его бросила, ее мама, его теща, уже лежала в постели больная. Так что жена бросила их обоих. И мой смиреннейший знакомый ухаживал до конца за своей тещей, как за родной мамой. Когда мы разговаривали с ним на эту тему, он даже совершенно не возмущался поступком своей жены, не осуждал ее за бессердечие, а говорил, что, возможно, сам виноват в этой ситуации.

Еще у меня есть два друга священника. Они родные братья. Могут спорить до хрипоты на православные темы и так потешно ругаться друг с другом, что без смеха на них смотреть при этом невозможно. Оба они многодетные. И была у них мечта – построить или купить дачу. Одну на двоих, поскольку они были сильно ограничены в средствах. Несколько лет назад они нашли подходящий участок и заплатили задаток – 2 тысячи долларов. Да расписку не взяли – вроде человек приличный был, а может, просто не подумали – молодые еще были. Да вот беда, расстроилась сделка, а продавец отказался возвращать задаток. Мои друзья имеют солидные связи (да, встречаются и такие чудеса – связи есть, а денег нет), и могли бы надавить на непорядочного продавца. Но ограничились они только телефонным звонком и сказали, что эти деньги он отнимает у их детей. Правда, на бессовестного дельца это нимало не подействовало. Братья решили поступить по-евангельски: не судиться, не жаловаться, положились на волю Божию. Так до сегодняшнего дня и живут без дачи. Зато со спокойной совестью.

Помню, когда я учился в университете, мои православные сокурсницы старались жить по любви. Бывало, что кто-то из мальчишек-первокурсников опрометчиво тратил деньги на неделю за один-два дня, а потом побирался по общежитию, искал, кто его покормит. Конечно, может быть, для науки стоило пару раз оставить такого шалопая голодным, но девчата старались их подкармливать, даже малознакомых. Помню, самой лучшей похвалой для этих девушек прозвучала фраза одного из моих сокурсников. Когда ему предложили помощь, он удивился и спросил: «Вы, наверное, христиане?» Слышать это по отношению к православным было очень непривычно, но приятно.

Всех их объединяет одно: они все хотят быть со Христом

Я вспоминаю еще о многих людях, с которыми меня свел Господь за то время, которое я нахожусь в церковной ограде. Их много, у них разные лица и характеры, разные возраста и привычки. Среди них есть более и менее воцерковленные, более и менее преуспевающие в добродетели. Но всех их объединяет одно: они все хотят быть со Христом. Один готов принять в свой дом совершенно незнакомого странника, который ради Христа просит ночлег, другой, имея пятерых детей и ожидая шестого, берет в семью приемного ребенка, еще один, служа в огромном и шумном кафедральном соборе, умудряется стяжать непрестанную молитву, так что между собой мы его называем не иначе как «старец». Все это реальные люди, которые меня окружают. Конечно, они имеют какие-то недостатки, но когда я думаю об их достоинствах, которых, к сожалению, не имею сам, они светятся для меня как радуга.

«Потому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою» (Ин. 13, 35). Мы много раз читаем эти слова Господа и жалеем, что, мол, оскудела у нас и вера, и любовь. Может, и оскудела. Но по сравнению с чем? С первохристианской общиной? А что мы о ней знаем? Святой апостол и евангелист Лука так описывает ее в книге Деяний: «У множества же уверовавших было одно сердце и одна душа; и никто ничего из имения своего не называл своим, но всё у них было общее» (4, 32). Мы читаем эти слова, и нам кажется, что в той общине отношения были идеальными. Но ведь дальше, уже через пять стихов, апостол описывает трагическую историю Анании и Сапфиры (Деян. 5, 1-11), которые утаили часть из проданного имения. Но мы почему-то воспринимаем это уже в отрыве от предыдущего. Но ведь они тоже – члены общины. Их падение – тоже падение общины, ведь говорит же апостол: «Посему, страдает ли один член, страдают с ним все члены; славится ли один член, с ним радуются все члены. И вы – тело Христово, а порознь – члены» (1 Кор. 12, 26-27).

Значит, и в первохристианской общине были разные проблемы и нестроения. Действительно, уже в следующей главе, после случая с Ананией и Сапфирой, читаем: «В эти дни, когда умножились ученики, произошел у Еллинистов ропот на Евреев за то, что вдовицы их пренебрегаемы были в ежедневном раздаянии потребностей» (Деян. 6, 1). Как это понимать? Из общего «фонда» малоимущим христианам каждый день оказывали «гуманитарную» помощь. Первоначально подавляющее большинство иерусалимских христиан были евреями, а эллинов, то есть христиан других национальностей, которых Писание обще называет «греками», было совсем немного. И вот люди, ответственные за раздачу продуктов и прочих «потребностей», продолжали по инерции большее расположение оказывать своим по крови, а остальным выдавали похуже и поменьше. Из-за этого вдовицы не-еврейки подняли шум, и впоследствии, как известно, во избежание подобных недоразумений апостолы поставили для этих нужд 7 диаконов из числа людей благочестивых, не склонных к лицеприятию.

Даже из этих двух случаев видно, что и в самом начале существования христианской общины проявлялись и недисциплинированность, и халатность, и лицемерие, и отсутствие подлинной любви ко всем без различия. Но это не мешает апостолу Павлу называть членов христианских общин святыми (Рим. 1, 7). Но не потому, что апостол оправдывает пороки, а потому что знает падшую природу человека, которая воюет с духом и побеждает то одна, то другая сторона. Апостол знает, что и святого может постигнуть искушение, и святой может впасть в грех.

Сейчас часто можно встретить православных, которые с некоторым пренебрежением относятся к своим же собратьям по вере. Дескать, «ох, уж мне эти православные, мы-то их знаем!» Это можно услышать и в среде духовенства, и в среде мирян. А уж если мирянин поработал в церковной сфере, то вообще хоть «караул» кричи. Он таких тебе порасскажет «ужасов» про «братьев и сестер», что впору убегать в пустыню. И тут же начинаются рассуждения-осуждения, что среди православных людей много лентяев, неискренних, лицемеров, фарисеев… Мол, раньше старались в работники нанять именно православных, потому что они были добросовестными и старательными, а сейчас ищешь профессионала, и не задумываешься какой он веры. Да и лучше, чтобы не был православным, а то еще начнет читать нравоучения!

Грустно все это видеть и слышать. Причина таких разговоров – где-то невежество, где-то гордость, но более всего осуждение. Да, в православной среде можно встретить всяких людей. И я встречал всяких. На мое счастье, перед принятием священного сана я потрудился на многих церковных послушаниях и поработал в различных церковных организациях, так что сейчас почти уже ничему не удивляюсь. Да, я видел в храме Божием (и около храма) разные некрасивые вещи, и не только среди прихожан, но и на хоре, и в алтаре. Но это нисколько не поколебало моей веры в православных христиан по одной простой причине: Церковь – это собрание грешников кающихся. И большая часть этих грешников («от нихже первый есмь аз») пришла в храм с грузом порочных страстей и привычек. Конечно, все мы каемся и стараемся избавиться от них, но наши духовно-нравственные болезни естественным образом проявляются везде, где мы находимся. Так что же можно сказать, если православный штукатур – ленивый, или православный врач – невнимательный к пациентам, или православный редактор – недисциплинированный и все время опаздывает на работу? Только то, что эти страсти не изжиты в них до сих пор. Мы даже не можем при этом сказать, насколько сильно они борются с ними, ведь можно до крови подвизаться против любой страсти, но пресечение ее действия – от благодати Божией. Недаром говорит Слово Божие: «Коня приготовляют на день битвы, но победа – от Господа» (Притч. 21, 31).

И примеров этому множество. Преподобный Иоанн Многострадальный Печерский более 16 лет притрудно подвизался против блудных помыслов, и только по Божьей милости избавился от них. И преподобная Мария Египетская в течении 17 лет в пустыне не могла обрести мира душевного и избавления от телесной страсти.

Также и тот человек, которого мы осуждаем за отсутствие дисциплинированности или трудолюбия, возможно, с подвигом ищет избавления от этих грехов. И даже если он пока не сознал этого своего греха, еще не значит, что таким он пребудет до смерти.

Бесовская ложь подталкивает нас на сравнение такого немощного человека с образцом святости. Правда же Божия хочет, чтобы мы самого себя сравнивали с этим образцом, и тогда чужие грехи не будут вырастать в наших глазах до размеров небоскребов.

Мы, православные, в осуждении своих же собратьев по вере доходим до абсурда: говорим, что неверующие и иноверцы имеют подчас добродетели более развитые, что идеалы даже советского человека не позволяли ему так себя вести, как, порой, ведут себя православные. Больно и неприятно слышать и читать такое.

Подобные размышления часто обличают непонимание истинных ценностей христианства. Да, всегда может сложиться ситуация, когда специалист нецерковный будет лучше православного мастера. И о чем же это говорит? Православное христианство – не профсоюз ремесленников. И Христос Спаситель не ублажает ни деловитость, ни трудолюбие, ни дисциплинированность. В заповедях Христовых – сплошь нравственные качества: кротость, милосердие, нравственная чистота, и самое главное – смирение.

Идеалы светские и советские мы готовы принять лишь с оговоркой

Именно по смирению можно судить о духовном росте человека, именно смирение является корнем любви к человеку. Поэтому идеалы светские и советские мы готовы принять лишь с оговоркой. Как и советские фильмы можно только выборочно примерять на тело заповедей Христовых.

Какие принципы были у советского человека? Честность – но не искренность. Справедливость – но не милосердие. Любовь к родине и женщине – но не любовь к человеку. Умеренность – но не воздержание. Скромность – но не смирение. Почти все эти идеалы перешли в постсоветские каноны гражданской нравственности. Да, мы смотрим советские фильмы и черпаем из них что-то. Там есть много героизма и пафоса, но вот святости нет. В той эпохе полно героев, но крайне редко вспомнишь фильм или историю из жизни, где выполняется заповедь-индикатор: если ударили тебя по одной щеке – подставь другую (Лк. 6, 29). Более того, сложно вспомнить и такие фильмы, где герои снисходят с пьедестала просто для того, чтобы попросить прощение… Советское смирение – это мягкотелость, аморфность и нерешительность. Христианское смирение – отказ от своей греховной воли. Вот оно – в поведении царя Давида, который шел с воинами и смиренно выслушивал поношения Семея (2 Цар. 16, 5-13). Быть сильным и вооруженным и смиряться перед бредом пигмея – такого не знает и даже помыслить не может ни советский кинематограф, ни советский гражданин, ни просто наши современники, находящиеся далеко от церковной ограды.

Логика православия – неземная. Христианство смотрит на все из вечности, поэтому земные стереотипы рушатся при сопоставлении со сверхнормами веры. По земной (и советской) логике не прав преподобный Серафим Саровский, когда с топором в руках позволил безоружным злодеям покалечить себя, а не наказал их. В светском понимании его поступок – нечто сродни трусости. Хотя, если бы он был трусом, то постарался бы убежать или молил о пощаде. Преподобный Моисей Мурин тоже был богатырского телосложения, как и преподобный Серафим, и когда на него напали четверо воров, он связал их, как котят, и принес в скит. И скитские отцы осудили его за применение силы, хотя по земным меркам – он герой. Не прав и преподобный Иоанн Колов. Представьте ситуацию: приходит к нему погонщик верблюдов за корзинами, тот говорит: «Сейчас принесу». Заходит в келью – и возносится к Богу в созерцании, садится в молитве на стул – и напрочь забывает про погонщика. Тот стучит. Выходит Иоанн: «Чего тебе?» – «Корзины». «Ах да», – делает два шага, и опять углубляется в молитву. Какая же это дисциплинированность и трудолюбие? Представьте, позвали мы строителя облицевать ванну плиткой. Он положил одну – и ушел в молитву. Мы его прогнали бы в первый день. А может это второй Иоанн Колов?

Я уже молчу про логичность действий преподобного Алексия, человека Божия, святых мучеников князей Бориса и Глеба, преподобного Сергия Радонежского, уходящего из собственного монастыря после выходки брата, юродивых Христа ради и многих-многих святых, чьи поступки не вмещаются в мирское сердце. Вот уж точно: «Душевный человек не принимает того, что от Духа Божия, потому что он почитает это безумием; и не может разуметь, потому что о сем надобно судить духовно» (1 Кор. 2, 14).

С этой нелогичной церковной точки зрения труд – лишь инструмент для отсечения праздности и лености. Поэтому мы и поставлены Богом в зависимость от труда – чтобы вконец не разлениться. Но христианство никогда не мыслило о труде в обезьяньих эволюционных категориях. Христианство никогда не говорило, что труд сам по себе «облагораживает». Облагораживает тот труд, который соединяется с молитвой, и только по причине соединения с этим высшим духовным трудом. Да, православный человек должен быть добросовестным и старательным работником, но вряд ли он должен быть трудоголиком.

Я люблю православных. Да, я встречал всяких, но эти «всякие» встречались всю историю Церкви, начиная от первохристианской общины, и заканчивая нашими днями.

Святитель Иоанн Златоуст был осужден неправедным собором православных епископов и умер в ссылке, святителя Епифания Кипрского прямо в алтаре хотел убить диакон, преподобного Адриана Пошехонского убили «по благословению» священника, от рук православных крестьян погиб преподобный Агапит Маркушевский, преподобного Симеона Нового Богослова чуть не выгнали из монастыря собственные монахи… А мелких пакостей и неприятностей, причинявшихся святым от своих же, и вообще исчислить невозможно. Нужно об этом вспоминать, когда тянет поностальгировать на тему «эх, были раньше православные».

Несмотря на это я могу сказать, что почти всех людей, которых я почитаю и уважаю, я повстречал в церковной ограде. Крайне редко я могу встретить человека вне Церкви, чья бы нравственность вызывала во мне уважение. И только в среде православных я наблюдал удивительные проявления милосердия, смирения, веры и любви.

Вам кажется, что меньше стало святых? Ну, много их никогда не было. В Русской Церкви в XIX веке их канонизировано 55 человек на всю Империю, в XVIII веке – 25 человек… Правда, в средние века их было больше ста. Так что, искать их по всему свету?

Посмотрите, как Господь радуется хоть одной добродетели человека и прославляет за нее

Наша беда заключается не в том, что мы живем далеко от святых, а в том, что мы их не видим. Посмотрите, как Господь радуется хоть одной добродетели человека и прославляет за нее. Преподобный Досифей – ученик аввы Дорофея – угодил Богу беспрекословным послушанием, и хоть не имел какого-то особого поста или исключительной молитвы, а тем более дара чудотворений, – но тем не менее – во святых. Праведный Филарет Милостивый также не прославился выдающимся исполнением всех евангельских заповедей, но за милостивое сердце превознесен Богом. Также и многие другие святые.

Бог словно ищет, за что помиловать человека, и если есть хоть одна зацепка, как хлеб, брошенный в нищего жестоким мытарем Петром, то Спаситель идет навстречу и милует. Мы же наоборот – ищем, в чем бы осудить. И даже если человек имеет несколько добродетелей, но в чем-то согрешает, мы со злорадством начинаем рассматривать этот промах через увеличительное стекло. Подсознательно нам кажется, что когда мы унижаем других, через это будто возвышаемся сами… Но это бесовская ложь.

Те люди, чьи добрые дела я вспомнил в начале статьи, тоже имеют грехи. Может быть, даже много. Но они мне запомнились пусть не великими подвигами, но своими благочестивыми поступками. Они отложились в душе сами собой, без моего старания. Но если бы я всегда стремился разглядеть в ближнем хорошее, то в моей памяти было бы гораздо больше таких светлых лучей. Такое старание старец Паисий Святогорец называет наукой доброго помысла. Включать добрый помысл о каждом человеке – это труд. Осудить – гораздо легче и проще. Однако без этого труда нам ни за что не разглядеть даже совсем рядом такого вот не-чудотворца преподобного Досифея, и никогда не увидеть в храме своих братьев и сестер.

Источник: Православие.RU
фото: Павел Смертин. Бабушка. 1996